Усачев Киприан Яковлевич

Генерал Усачев

Один из семи расстрелянных…Старейший и чинами и летами из тех, что были спутниками двух донских атаманов на последнем их пути.

Их почётным караулом.

Тень убитых атаманов заслонила, отодвинула на второй план погибших с ним. Теперь, когда называют имя генерала Усачёва, о нем вспоминают именно как об одном из  семи, а между тем было время, когда на него возлагалось много, очень много надежд.

Это было уже после того, как ушел Каледин.

Под самым городом ворчали пушки. С каждым днем таяли жидкие ряды защитников. Но не верилось, что падёт столица донская. Тлела надежда – что - либо случится: кто - нибудь спасёт…

Невольно бежала мысль  на север, туда, где над Доном, отрезанная от города несметными красными полчищами, билась стайка прославленных орлят. Их вождя уже не были с ними – погиб. Но... ведь  последние телеграммы оттуда были подписаны генералом Усачёвым – старым, заслуженным боевым генералом и думалось: не он ли протянет руку погибающему городу, не он ли спасёт?

Наконец, неведомыми путями в осаждённую столицу пробралась весть: идёт! В газетах замелькали сообщения о фантастических боях под Сулином, Шахтами, Каменоломней, разгроме более 10000 большевиков и об оставлении ими этих станций…

Верили этим сообщениям, потому что верить хотелось, молва украшала их вымыслом.

Вспомнили о былой популярности Усачева среди казаков, которыми он раньше командовал,- тех самых, что шли теперь с Голубовым. Вспомнили, говорили, что удалось ему то, чего не могли сделать ни пламенные речи Богаевского, ни призыв атамана-мученика. Говорили, что напоминанием славных побед на далекой германской границе, - побед к которым вел их седой генерал,- удалось ему пробудить дремавшую совесть казачью…

Кстати, вспомнили слухи о взятии Воронежа, проходившими полками оренбуржцев, и быстро сплели сказку: оренбуржцы - де, отступив от Воронежа, пробились на север области и теперь идут с Усачевым Черкасск выручать.

Горожане даже поуспокоились. Но когда, наконец, пришел долгожданный отряд увидели они, что не грозная это сила, о которой бежала молва, а остатки усталых, измученных бойцов, окольными путями пробравшиеся домой и среди них, а не во главе могучей казачьей рати старый генерал.

Увидели, разочаровались и забыли о недавнем своем нареченном спасители.

***

Этот полуторастоверстный поход был последним походом старого служаки. А много их было, и трудных, и утомительных в его долгой жизни…

С начала великой войны бился на фронте.

За Родину, за Россию.

Ей отдал все силы, всё знание и опыт, накопленный годами. Ей в жертву принес то, что, быть может, дороже жизни- любимого сына.

Тяжелый удар, но снес его старый воин - так Богу угодно. Только совсем  белой стала широкая борода.

Потом стало рушиться все, к чему привык с молодости - вместо начальников приказывать стали комитеты и самому пришлось не приказывать, а уговаривать и не послушные дисциплине войска, а какие-то банды ошалевших людей. Видел, как родные знамена, в каждой складке которых кровью начертаны страницы победы и славы, покрываются позором, видел и мучился, искал выхода.

Помчался на Дон: там должен быть порядок; не дадут себя одурманить казаки, но и тут уже творилось неладное.

Каледин назначил его командующим войсками Донецкого округа. Какой горькой иронией отозвался этот титул в его старом сердце.

Командующий войсками…без войск, ибо нельзя же назвать войсками те митингующие части, начальником которых он был назначен.

Здесь, в окружной станице Каменской беда одна за другой обрушивались на его седую голову. Здесь узнал о гибели второго сына: большевики растерзали. Здесь же, в его станице, в первой вспыхнул бунт. Казак Подтелков отрекся от казачьего звания, за деньги, за почет продал казачью вольность и землю Донскую предателям и разбойникам.

Поколебали невзгоды глубокую веру и любовь старого донца к казакам, но ненадолго.

Радостным январским утром в Каменскую вошли юноши, только что разгромившие большевистскую нечисть. Усачев встретил их со слезами умиления. В них, в этих детях видел он залог воскресения Родины. В них видел воскресшую вековую доблесть отцов и дедов. И снова верил в казачество, ибо, если и подгнил и рушится под натиском крепкий, могучий дуб, то молодые побеги его держатся крепко.

Однако судьба неумолимо, удары её сыплются один за другим.

Начальник пришедшего отряда полковник Чернецов уходит в экспедицию, из которой ему не суждено было вернуться. Усачев временно занимает его место, распоряжается, посылает и принимает донесения, и вдруг ужасная весть: предан и убит Чернецов казаками.

В маленькой, неуютной комнатке, бывшей дамской, на каменском вокзале - ныне штаб отряда сидит старый генерал. От подавляемого рыдания дрожит голос:

- что вы сделали?! Как могли поднять руку на своего же! На казака?!...

Урядник Выряков, делегат Голубова, переминается.

- Так что, Ваше Превосходительство, задурили нас… кабы нам разъяснил кто…

Гневно звучит голос генерала:

- Замолчи! Задурили, говоришь, не разъяснил никто, а скажи, почему не пришли ко мне спросить? Вспомни- ка, не так давно это было, с германцем еще дрались, не с казаками,- сколько раз почти погибали вы и выводил, спасал вас «старый чорт»…

Что- ж, звали тогда старым чортом- знаю- да шли к нему… а теперь!.. или стыдно придти спросить.. Дон де продаем, посоветуй, мол как бы не проторговаться?.. Казаки!! На казака же руку подняли…

Замолк. Только слезы старческие, бессильные и горькие слезы медленно скатываются по широкой бороде.

Молчит казак, опустил глаза и вдруг выпаливает:

- Так что разрешите в кадеты. Примите то есть к себе?

Безнадежно махнул генерал рукой:

- Поступай! Может опомнятся когда и станичники твои,- тоже придут, только не поздно ли будет?..

Меньше чем через месяц казаки входили в столицу свою, тихий Черкасск, победителями, как в неприятельский город. Кто мог, ушел от них в степи, чтобы там беречь казачью честь до лучших времен; кто не мог- остался и спрятался.

- Усачев прятаться не захотел. Он еще верил.

Верил, что сдержат станичники свое казачье слово. Не дадут до конца надругаться над Доном пришельцам, не допустят их в свою столицу.

Но и эта вера разбилась. Не сдержали казаки своего слова - отдали город. И в угоду новым владыкам атаманов своих и бывшего, и настоящего, схватили, и с ними многих, а с ними некогда любимого вождя…

Еще раз - в последний, обманули казаки,  обещали не выдать красным пришельцам донских генералов, но пальцем не шевельнули, когда темной ночью, на грязной дороге сухо трещали винтовки. Умирали выборные атаманы, генералы и старшины Всевеликого Войска Донского.

 

Георгий Олин

Донская волна №8 17.02.1919 г.